драгоценности, я непременно ему скажу, а сама она ни при каких обстоятельствах и не подумает этого сделать. (Я, конечно, надеюсь, что ей не придется этого испытать.) Но по этой причине я не ношу ее часто — сегодня я ее надела только во второй раз. Я даже не могу добраться до нее, просто чтобы на нее поглядеть, а мне бы иногда хотелось. Она не была бы на мне и сегодня, если бы Дороти сама мне ее не дала: она сказала, что это будет должный знак уважения по отношению к герцогине Ментейт, которая должна сегодня быть здесь в своих бриллиантах.

— Боже мой! Неужели?! Вы знаете, я еще никогда в жизни не видела герцогини. — Тут мисс Пайпер выпрямилась и вытянула шею, словно намереваясь «держаться подобающим образом» (как ее тому учили в пансионе тридцать лет назад) в присутствии «ее светлости». Немного погодя, внезапным движением вернувшись в прежнюю позу, она сказала Фиби: — Смотрите, смотрите — это наш мистер Чолмли, мировой судья, а это миссис Чолмли, в платье красного атласа, и мистер Джордж и мистер Гарри из Оксфорда, подумать только, и мисс Чолмли, и хорошенькая мисс Софи. Я бы хотела пойти и поговорить с ними, но это так неудобно — идти через весь зал без сопровождения джентльмена. А вот мясник Кокс и его жена! Да здесь собрался весь Корэм! И как миссис Кокс смогла позволить себе такое платье, мне совершенно непонятно — я знаю, что Кокс с трудом расплатился за последнюю овцу, которую покупал у моего брата.

Как раз в этот момент оркестр, состоявший из двух скрипок, арфы и случайного кларнета, кончив настраиваться и объединившись, насколько это было возможно, заиграл живой контрданс, и партнеры быстро заняли свои места. Миссис Гибсон втайне немного досадовала, что Синтия была одной из тех, кто поднялся с места на этот ранний танец: в нем участвовала главным образом пунктуальная плебейская публика Холлингфорда, которая, если уж бал назначался на восемь часов, не намеревалась приходить позже и, таким образом, пропускать часть развлечения, за которое были уплачены деньги. Она поделилась своим неудовольствием с Молли, которая сидела рядом с ней, всей душой желая танцевать и маленькой хорошенькой ножкой отбивая ритм веселой музыки.

— Твой дорогой папа всегда так пунктуален! Сегодня об этом можно чуть ли не пожалеть: мы оказались здесь раньше, чем хоть кто-нибудь из наших знакомых.

— О, здесь так много людей, которых я знаю! Вон мистер и миссис Смитон и эта славная девочка — их дочь.

— Книготорговцы и мясники — не угодно ли?

— Папа нашел с кем поговорить — тут много его друзей.

— Не друзей, дорогая, а пациентов. Есть несколько приличного вида людей, — добавила она, заметив семейство Чолмли. — Но я полагаю, что они приехали из окрестностей Эшкомба или Корэма и просто не рассчитали время. Хотела бы я знать, когда приедут из Тауэрс. А вот мистер Эштон и мистер Престон. Ну что ж, зал начинает наполняться.

Так оно и было, потому что заранее прошел слух, что бал будет очень хорош, и ожидался приезд большого общества из Тауэрс, и в том числе герцогини в бриллиантах. Ожидалось, что все известные дома в округе в подобных случаях полны гостей, но в этот ранний час танцевальная зала почти всецело принадлежала самим горожанам; важные персоны появлялись позже, и наиважнейшим среди них был лорд-наместник из Тауэрс. Но сегодня они необычно задерживались, и при отсутствии в атмосфере бала аристократического озона ощущалась некоторая вялость в танцах тех, кто считал себя выше плебейского ранга торговцев. Однако и они чувствовали себя отлично, припрыгивая и подскакивая в танцах так, что глаза блестели и щеки пылали от быстрых движений и возбуждения. Кое-кто из наиболее благоразумных родителей, помня о завтрашних обязанностях, уже подумывал, когда бы следовало отправиться домой, но всеми владело высказанное или невысказанное любопытство и желание увидеть герцогиню и ее бриллианты, поскольку бриллианты Ментейтов были знамениты в более высоких кругах, чем те, к которым принадлежали собравшиеся, и слава их уже просочилась сюда через посредство горничных и экономок. Мистеру Гибсону пришлось покинуть бальную залу, как он и предполагал, но он намеревался вернуться к жене, как только исполнит свои обязанности, и во время его отсутствия миссис Гибсон держалась несколько отчужденно относительно обеих мисс Браунинг и тех знакомых, которые охотно вступили бы с ней в беседу. Она надеялась примкнуть к обществу из Тауэрс, когда они здесь появятся. Если бы только Синтия не принимала с такой готовностью приглашение любого партнера! Среди гостей Тауэрс непременно будут молодые люди, высматривающие хорошеньких девушек, и кто знает, чем может обернуться танец? Молли тоже, хотя танцевала не так хорошо, как Синтия, и из-за своей застенчивости была менее грациозной и легкой, уже была ангажирована на много танцев вперед и, надо признаться, готова была танцевать каждый танец — не важно с кем. Даже она могла бы рассчитывать на более аристократических партнеров, появление которых предчувствовала миссис Гибсон. Она испытывала крайнюю досаду по поводу всего происходящего в этот вечер и тут вдруг почувствовала, что неподалеку от нее кто-то есть, и, слегка повернувшись в сторону, увидела мистера Престона, стоящего, так сказать, на страже над стульями, которые только что покинули Молли и Синтия. Вид у него был настолько мрачный, что, если бы глаза их не встретились, она предпочла бы не вступать с ним в разговор, теперь же она сочла, что этого не избежать.

— Сегодня здесь не очень хорошее освещение — не правда ли, мистер Престон?

— Да, — ответил он, — но кто смог бы хорошо осветить эту старую, обветшалую покраску, да еще вдобавок при всех вечнозеленых растениях, которые всегда затемняют любую комнату?

— А это общество! Я считаю, что свежесть и яркость одежды, как ничто другое, оживляют и делают светлым помещение. Взгляните, что за люди здесь: большинство женщин одеты в темный шелк, который по-настоящему уместен лишь в утреннее время. Это место вскоре будет выглядеть совсем по-другому, когда знатные семейства графства начнут прибывать в несколько большем количестве.

Мистер Престон не ответил. Он вставил в глаз монокль, видимо, затем, чтобы наблюдать за танцующими. Если бы можно было проследить точное направление его взгляда, то оказалось бы, что он неотрывно и гневно смотрит на легко порхающую фигурку в розовом муслине; кроме него, многие присутствующие неотрывно смотрели на Синтию, но гневно — никто. Миссис Гибсон не была столь тонким наблюдателем, чтобы понять происходящее, но рядом оказался приличный и привлекательный молодой человек,